Дорога к Леонову. Продолжение

Продолжение.

Приехали мы, помню, с женой Галей к Леонову в Переделкино. Он работал в это время в саду. Оттер руку от влажной земли. Поздоровались. Рука у него мужицкая, сильная, годная к любой работе. Пальцы, я давно это заметил, когда он разжимал кулак, могли выгибаться, как у пианиста, в обратную сторону. Ногти длинные и очень крепкие, что, по народной примете, свидетельствует о породе и о долголетии.

Пошли по саду. Все, что там росло и цвело, было посажено и выхожено руками Леонида Максимовича: и ели, и сосны, и березы, и кустарники, и, гордость хозяина и Татьяны Михайловны, цветы редкостного разнообразия сортов и названий. Хотя у Леонова и не было диплома биолога, но я-то уверен, что автор «Русского леса» заслужил его. Дотошность его, доскональность в постижении темы поразительны. В годы войны после публикации повести «Взятие Великошумска» маршал бронетанковых войск Рыбалко, командиры танковых корпусов и дивизий, прослушав в авторском исполнении повесть, готовы были присвоить писателю Леонову звание инженер-майора бронетанковых войск.

Мы неспешно осматривали сад. Показывая то или иное растение, Леонид Максимович непременно поминал и своих благодетелей. Этот можжевельник подарили-де сотрудники Московского ботанического сада, яблоню привез Владимир Солоухин, а кедр — Владимир Чивилихин.

На просторной террасе рядом с рабочим кабинетом у Леонида Максимовича содержались теплолюбивые растения из разных стран. Показывая японскую карликовую сосну, Леонов рассказал, не знаю уж, от кого слышанный им, исторический факт. Во время пребывания в Стране восходящего солнца в 1891 году наследник престола будущий царь Николай II получил в подарок поразившую его карликовую сосну возрастом в триста лет. Она была в изящном керамическом горшочке размером в два мужицких кулака. Получив подарок, Николай Александрович передал его в руки сопровождавших его. Но на этом история не кончилась. По недосмотру или по какой другой причине горшочек тот разбился. Не предавая дело огласке, виновные вышли-таки из затруднения. Они купили точно такой же горшочек и пересадили в него сосну. Все бы ничего, но тот горшочек был самую малость, может быть, и всего-то на пару миллиметров, пошире. Раритет доставили в столицу, в личные апартаменты цесаревича. И что же?

Через полгода от корня сосны выпер вот такой сук, — и Леонид Максимович энергично обнажил руку по локоть.

Что и говорить, Леонов знал и любил работу с растениями, как редкостный профессионал. Притом он был одарен на всякую ручную работу. Поддоны, стеклянные колпаки, специальное освещение и утепление — все это было сделано им самим с учетом нашего континентального климата и непредсказуемости коммунальных служб.

На террасе находилась компактная слесарная и электромастерская. Леонов точил по дереву и металлу на токарном станке, думаю, не хуже, чем царь Петр Великий. Кроме того, у него были технические изобретения, в частности, для проведения работ по спектральному анализу, за которые он мог при желании получить авторские свидетельства.

Как и всякий самородок, Леонов, не получив высшего образования, до всего доходил сам. К чести дореволюционной русской гимназии, она давала достаточного размера и крепости фундамент, на котором можно было (вовсе не на песке!) строить свой дом знаний. Леонов не только хорошо знал, но и на всю жизнь полюбил латынь. Знание латыни позволяло Леонову читать на основных европейских языках, в том числе и художественную литературу. В свое время его постоянным сотоварищем в повторении латинских экзерциций был праправнук А. Н. Радищева. Соревнуясь, они могли обойти весь леоновский сад в Переделкине, называя латинское название каждого растения.

В Японии с Леонидом Максимовичем произошел такой случай. Как почетному гостю, автору всемирно известного «Русского леса» показывали национальный дендрарий. Все шло хорошо. Коллекция дендрария и сама постановка дела заслуживали высоких похвал. И вдруг Леонов увидел цветок, за которым он давно охотился. Наконец-то появилась возможность внимательно разглядеть эту диковинку и, может быть, даже заполучить экземпляр для разведения в своем саду. Однако Леонид Максимович с недоумением заметил, что в табличке с латинской надписью цветок назван неправильно. Гость деликатно сказал об этом хозяевам. Те не стали спорить и тут же приказали принести энциклопедию. В ней цветок был назван так же, как на табличке. Осмотр дендрария продолжался, и гость выказывал редкостное знание предмета. Тогда директор, чтобы уже вовсе снять всякие вопросы, приказал заглянуть еще в одну, самую что ни на есть авторитетную, энциклопедию. Каково же было недоумение и конфуз, когда там оказалось, что цветок назван именно так, как и говорил Леонид Максимович. Инцидент был исчерпан, и в память об японском дендрарии леоновская коллекция пополнилась редкой заморской диковиной.

— Будь моя воля, — твердо сказал Леонов, — я бы прямо с сегодняшнего дня ввел обязательное изучение классических древних языков.

Тяга к знаниям, стремление докопаться до сути, в том числе всего запредельного («все правдоподобно о неизвестном», — как сказано в вихровском докладе из «Русского леса»), было отличительной чертой Леонова. На выход человека в космос он откликнулся восторженным приветствием Юрию Гагарину, но еще больше его воображение восхитила высадка людей на Луну. Леонов мыслил планетарно, и убедительное свидетельство тому — его романы «Русский лес» и «Пирамида»».

Произведениям Леонова, переведенным с русского, в ряде зарубежных стран выставлялись высшие баллы, автор их был избран в члены национальных академий. Но, как водится, не бывает пророк без чести, разве только в Отечестве своем и у сродников и в доме своем (Мк. 6, 4). Лишь на семьдесят четвертом году жизни Л. М. Леонов был избран в Академию наук СССР.

…Уже, что называется на закате, когда хмурым зимним днем мы находились в его кабинете, Леонов хриплым голосом (болело горло) продекламировал:

Блажен, кто посетил сей мир
В его минуты роковые…

— Нет, — решительно сказал Леонид Максимович, — не блажен!

Понять Леонова можно. Слишком много для одной жизни было минут роковых. На его глазах разворачивался свиток событий начавшегося века. Мальчиком в 1904 году он слышал взрыв каляевской бомбы в Кремле, брошенной под карету московского генерал-губернатора великого князя Сергея Александровича, был очевидцем боев в Москве первой и второй русских революций, а потом и сам стал участником Гражданской войны. Будучи редактором газеты 15-й Инзенской дивизии, перед смертельным штурмом врангелевских укреплений на Перекопе он выпустил газету с горластым лозунгом на первой полосе:

Белых песенка спета,
Бьем барона прямо в лоб.
Красное знамя Советов
Понесем за Перекоп.

И понесли… По трупам шли до Джанкоя. В Симферополе остановились. Соседом леоновской редакции была газета батьки Махно. Кого только не довелось повидать, и кто только не приманивал Леонова и что ему только не сулили, а он так и остался сам по себе — беспартийным. Его потом долгие годы именовали попутчиком. Но на самом деле он всегда был коренником, в одной упряжке со своим народом, а вот они-то и есть разных мастей попутчики, которых давным-давно и след простыл. Но остались архивные материалы — облыжная критика и даже прямые доносы разгневанных и часто завистливых собратьев по перу, возмущенных якобы, великодержавным шовинизмом беспартийного писателя (на самом деле очень тактичного и деликатного в этом вопросе).

Следователем по особо важным делам человечества числил себя Л. М. Леонов. Не прокурором, а именно следователем. И это соответствует истине. Роман «Русский лес» выводит нас на проблему экологического выживания с такой убедительностью и художественной силой, что во всей мировой литературе мало кто на равных потягается с Леоновым. Ну, а что касается «Пирамиды», то штурм ее космической вершины, как я понимаю, будет осуществлен лишь в следующем веке. Однако прежде явно начнут зашкаливать людские пороки, нежелание самоограничения во всем и паче — в воспроизводстве себе подобных.

Тяжело скорбел душой Леонов последние годы. Когда во всем мире злобно улюлюкали по поводу развала великой державы, он смиренно покаялся: «Мы не для одних себя хотели счастья, и не наша вина, а наша беда, что у нас ничего не получилось». Впрочем, как православный человек, Леонид Максимович, до последнего своего вздоха чаял чуда. Верил в пророчество преподобного Серафима Саровского, что Господь помилует Россию и путем страдания приведет ее к великой славе.

3

Есть что-то знаковое в теме «Лавра и Леонов».

Когда к 600-летию со дня преставления преподобного Сергия Радонежского редактор издательства «Патриот» Татьяна Соколова предложила мне составить сборник, посвященный всея России чудотворцу, открыть книгу я попросил Леонида Максимовича. Оставив все дела, Леонов написал краткое, емкое по мысли слово, которое по своему ритму читается неспешно и проникновенно, как акафист:

Памяти Св. Сергия

С давних времен столбовая дорога паломников из Кремля в Троице-Сергиев монастырь пролегала по бывшей улице Ильинке сквозь ворота не существующей ныне Китайгородской стены. Здесь впритык к ней раньше стояла белокаменная часовенка Сергия Радонежского, которую в пору начавшегося погрома святынь и заодно с другими покрупнее смахнули на свалку лихолетья. Меж тем сюда до революции нескончаемо с утра и дотемна притекала торговая, мастеровая, служилая и прочая Москва помолиться преподобному, а в начале учебного года родители приходили сюда со своими ребятами, чтобы он, всепочитаемый покровитель учености, благословил их приобщиться к знанию от начальной грамоты до высших наук для преуспенья в избранном ремеселе.

Отчетливо помню, как покойная мать привела нас с младшим братиком отстоять обычаем положенный молебен, и затем приветливый старичок с большим крестом поверх епитрахили произнес над нами простое и ничем не смываемое из памяти напутствие о верности Богу, Народу, Отечеству. Также по гроб жизни не забуду скорбный эпизод, когда в трудных 20-х годах приехавшего в Лавру на поклон хранившейся там рублевской «Троице» тогдашний завмузеем, несчастный Олсуфьев, молча повел меня в смежный, помнится — двумя ступеньками ниже, придел показать лежавшие на лиловато-выцветшем атласе нагие кости, и, содрогнувшись, я без подсказки понял — чьи. То были на публичное обозрение выставленные земные останки легендарного первоигумена, вдохновившего Русь на освободительную, от затяжного ордынского ига, Куликовскую победу. Она-то и придала светлому имени его навеки парольное звучание нашего национального единства, согласия и, значит, надежды.

Все мы, нынешнее его духовное потомство, благоговейно склоняем голову сегодня, в шестисотый год со дня кончины великого старца.

Так и прошли через мою жизнь два сокровенных русских человека — преподобный Сергий, всея Руси чудотворец, и дерзновенный мирянин Леонов. Первого я узнавал по Житиям, по иконам его, второго — по книгам, им написанным, по встречам с ним, дарованным судьбой, а может быть, и Провидением.

4

Давать Леонову эпитеты дело никчемное и, главное, несовместное с его воззрениями. Время поставит все на свои места.  «Ни хытру, ни лукаву суда не минути», — как в «Слове о полку Игореве» сказано.

Шесть раз заносился топор над головой Леонова. Но не суждено ему было умереть на Лубянке, в лагере, тюрьме. Щитом, оградившим писателя, как он сам считал, были предельной значимости слова Горького, сказанные о нем Сталину в 1931 году в присутствии самого Леонова. Что это были за слова, Леонид Максимович так и не сказал: дескать, неудобно даже произносить. Сталин в тот раз только ус крутил и три четверти минуты смотрел на Леонова испытующим, тяжелым взглядом. Леонов выдержал этот взгляд, не спрятался «за ширму», как говорили в окружении вождя. Сталин, кивнув головой, лаконично ответил Горькому: «Понимаю».

Леонид Максимович рассказывал как-то, что Берия на заседании Политбюро не раз поднимал вопрос по поводу подписанных им ордеров на арест Леонова. Но Сталин был непреклонен и не уступил.

Я, конечно, догадываюсь, какие охранительные слова о Леонове сказал Сталину Горький. Они обедали в тот день восьмером: Горький, Сталин, Леонов, Ворошилов, полярный летчик Чухновский, сын Горького Максим и его жена. Спустя пять лет Горький умер, но слова его о Леонове крепко запомнил Сталин. И сказанная Сталину фраза, думаю, была предельно лаконична: такие писатели, как Леонов, рождаются в России раз в сто лет.

Знаю, что многие давно уже пришли к этому. А тот, кто сомневается, пусть прочтет всего лишь одну книгу Леонова. Любую.

Май 2024 г.

Главное фото — Таболький В.М.

Владимир Десятников