На предельной дистанции

На охоте многое случается. Иногда это позитивные истории, иногда истории, окрашенные пеленой грусти. Предлагаем вам одну из таких...

В дальней точке маршрута, перед самой перевальной вершиной, увидели мы на мху две параллельные цепочки следов — больших и маленьких.

— Маралуха с мараленком? — спросила меня техник Люба.

— Да нет — большие следы для маралухи великоваты, а маленькие — велики для мараленка. Ведь только конец июня, а рождаются они не раньше середины мая. Скорее всего, это прошли северные олени — бык-сокжой с важенкой. Смотри, сколько ягельника вокруг! Любимый их корм.

Следы остались левее, а наш маршрут продолжился до высокогорного плато, заросшего полярной березкой, затем протянулся на километр влево и пошел в обратном направлении, образуя правильный четырехугольник.

Перед самым спуском обе цепочки следов появились снова.

— Вниз пошли. Сейчас мы их во-он из тех кустиков выгоним, — сказал я.

И в тот же миг мы увидели двух оленей на открытом пространстве между двумя островками кустарников, метрах в 400 от нас.

Первый выстрел стоя, с руки, был неудачен. В стволе была пуля с опиленной головкой, а такие пули надежны лишь до двухсот метров. На больших расстояниях у них увеличивается разброс.

Быстро сбросив с груди радиометр, я перезарядил тройник тяжелой (11,7 граммов) остроконечной пулей и залег за валун, использовав его как упор. Олени успели скрыться в дальнем кустарнике, выше которого до самого гребня тянулся снежник длиной в полкилометра и шириной метров двести. Минуты две их не было видно, а затем два движущихся силуэта появились на нижнем крае снежника.

Точку прицеливания нужно было определить с учетом дистанции, которая перевалила за 700 м, слабого бокового ветра, скорости бега и направления движения оленей. К счастью, стрелять пришлось хоть не точно в угон, но угол бокового перемещения не превышал 20 градусов.

Я протянул Любе бинокль и сказал:

— Следи за рикошетами!

Раз за разом прогремели три выстрела, и после каждого Люба говорила:

— Рикошетов не вижу! Рикошетов не вижу!

Не успел я зарядить четвертый патрон, как Люба закричала:

— Первый головой сильно мотает!

Я забрал у Любы бинокль, несколько минут понаблюдал за оленями и сказал:

— Легкое пробито. Уже не бегут, а идут шагом. Далеко не уйдут. Укладывай радиометр и полевые сумки в рюкзак и двигай потихоньку за мной. А я налегке обегу их, прикрываясь гребнем. Они на меня и выйдут в упор.

Люба забрала у меня бинокль, понаблюдала с минуту и сказала:

— Первый лег на снег, а второй встал рядом и не идет.

— Тогда тоже не высовывайся из-за гребешка, а я подойду поближе и добью, — дал я последние указания и, пригнувшись, перебежал за острый гребень, тянувшийся параллельно снежнику, а там уже поднялся во весь рост и быстрым шагом пошел к верхней части снежника.

Из-за гребня я подошел к оленям на сто метров. Бык сразу же поднялся, а важенка отскочила в сторону и остановилась.

После выстрела бык начал разворачиваться на месте, но не смог закончить разворот: ноги у него подкосились и он рухнул на снег.

Важенка же продолжала стоять рядом до тех пор, пока я близко не подошел к быку и не швырнул в нее камнем. И только тогда неторопливой рысью побежала вверх по снежнику до перевала и скрылась за ним.

— Ты смотри, какая любовь и преданность! Бросать не хотела..., — подумал я и непрошеное чувство жалости и грусти шевельнулось в груди.

Едва я взялся за разделку туши, как появилась запыхавшаяся Люба и, утирая со лба пот, сказала:

— Ну и симулянт вы, Георгий Николаевич! В маршруте плететесь, ногой за ногу цепляете, а за оленями так врезали, что я вас бегом догнать не могла!

Я рассмеялся и ответил Любе:

— Вот годика три сама походишь по тайге с радиометром на груди, тогда и поймешь, когда бежать нужно и можно, а когда и шага хватит! На рыси-то мимо руды запросто проскочить можно.

Откуда-то сбоку спикировал краснобровый петушок белой куропатки и с громким криком принялся бегать по каменистой осыпи на краю снежника.

— Вот и куриный бульон для больного Андрейки прилетел! — образовалась Люба. После выстрела, поднявшего целое облако пыли, петушок взлетел, сделал небольшой крут и приземлился на старое место.

— В стволе-то жакан был! — чертыхнулся я, обескураженный промахом.

Дробовым зарядом агрессивный петушок был взят. Подавая его Любе, я сказал:

— Ну вот, к двум центнерам оленины еще и петушатинка прибавилась!

Люба аккуратно уложила петушка в мешочек для проб, засунула в карман рюкзака и сказала:

— Лагерь-то под горой не дальше двух километров. Я сейчас туда скачусь, всех парней по тревоге подниму и сюда пригоню.

Предложение было разумным, и я попросил Любу захватить из лагеря кинокамеру, а парням передать, чтоб взяли побольше вьючных сум, топор и на подъеме вырубили несколько кольев, на которых каждой паре людей сподручнее будет нести вьючную суму.

Через два часа весь наличный состав отряда с кольями и вьючными сумами сгрудился возле оленя. Разделка туши пошла быстрее, мясом заполнили три вьючные сумы, в четвертую положили шкуру, печенку, сердце, а в пятую затолкали рогатую голову.

Меня от транспортировки освободили, и я принялся усердно работать кинокамерой, снимая все этапы возвращения в лагерь.

В киносъемочном азарте, когда на крутом изгибе снежника два парня упали, я добровольно шлепнулся пятой точкой на снег-фирн и заскользил параллельно кувыркавшимся носильщикам, не переставая снимать. Потом выяснилось, что это был наиболее эффектный эпизод: скользящие в облаке снежной пыли люди внезапно выскочили на покрытую цветами полянку. Переход от монотонного голубовато-белого снежника к ярким краскам весенних цветов получился неожиданным и контрастным.

В лагере наша “мать-кормилица” повариха Яна сказала, что возле палаток пробежал олень и, будь у нее оружие, она бы с ним управилась.

— Это, наверное, наша оленуха! — высказала предположение Люба.

— Какая тебе оленуха! — возмутилась Яна. — Я ведь не слепая и в двадцать метров могу отличить рога от ушей. Этот олень был с рогами.

Пришлось объяснить Яне, что у северных оленей самки (важенки) тоже имеют рога и стрелять ее не стоило, так как нам хватит и одного быка.

Яна еще побурчала, настаивая, что это был бык, и предложила пойти по следу.

— Вот за этот увальчик, — показала она на гребень в сотне метров от палаток, — олень забежал, а на том склоне (до него было метров 500) не появился. Наверное, где-то рядом пасется.

К яниным рекомендациям мы не прислушались, сами не пошли и ей карабина не дали, а занялись рытьем ямы-колодца в ближайшем снежнике для хранения мяса. Утром выяснилось, что Яна была права — маршрутная пара геологов метрах в трехстах от палаток наткнулась на тушу важенки, лежавшую на небольшом снежнике. У нее было перехвачено клыками горло и отсутствовала левая нога вместе с лопаткой, а весь снег был испещрен волчьими следами. Вместо того, чтобы сразу оттащить мясо в лагерь, ребята решили сделать это при возвращении из маршрута. Вернулись же они поздно, уже в темноте, и транспортировку отложили до утра.

А утром тащить было нечего. От важенки остались кости да клочки шерсти: волки на утро ничего не откладывали.

Волчья стая могла взять и здоровую важенку, но не исключено, что одна из пуль всё же зацепила и ее, а с раненой волкам управиться было совсем легко. На следующий день мы измерили расстояние от гильз до кровавого пятна на снежнике. Оказалось больше 800 метров!

«Охотничьи просторы»