Петькины рябчики

Сентябрьское утро ещё только­только начиналось, а Петька уже собирался в дорогу – на первую в своей жизни самостоятельную охоту. Торопливо натянув старую «энцефалитку» и не менее старые штаны, он вытащил из чулана ружьё, надел на пояс патронташ и вышел в холодную тишину рассветного часа, зябко вздрагивая от предвкушения мгновений охоты. Вокруг была разлита стылая осенняя тишина, разговорчивые деревенские кумушки уже не торопили коров на выпас, привычно болтая друг с другом, перебирая свежие новости и поругивая пастуха, склонного к употреблению горячительных напитков в своё законное, Богом и сельсоветом отведённое рабочее пастуховское время; не слышно было и привычного лёгкого шума лесопилки – осенняя грязь и распутица остановили вывозку леса, оставив без работы добрую часть мужского населения села.

Но Петьку не тревожила тишина вокруг, наоборот, он был ей рад – в ушах стоял наказ деда – увидишь бабу – не встречайся с ней, и – Боже упаси – чтобы она перешла тебе дорогу, не бывать тебе удачливым охотником в тот день! Он решительно и размашисто шагал за околицу, благо, что лес начинался сразу же, в ста метрах от его избы. Через несколько минут он уже вступил под тенистые своды старого соснового бора, где испокон веков местные собирали пузатых красавцев боровиков и алеющую крупными гроздьями бруснику; встречались здесь и молодцеватые подосиновики и плотненькие моховики.

Спокойно собрав ружьё, он переломил старую тулку и открыл патронташ в раздумье – с вечера охота задумывалась на его любимую дичь – рябчиков, но попутно с ними, нет­нет, да и удавалось поднять чёрного великана лесов – глухаря. Латунные гильзы масляно блестели в кожаных гнёздах старого, потёртого патронташа, капсюли красными точками выделялись на общем фоне, залитая стеариновой свечкой дробь еле слышно перекатывалась в патронах, напоминая о том, что «пыжевать» бы надо посильнее, но охотничий инстинкт, азарт, предвкушение охоты и удачного выстрела уже взбудоражили Петькину кровь, и он решительно выбрал два патрона, в которых сквозь мутные наплывы свечного воска проглядывали цифры «6». Глухарь, конечно, глухарём, не чета он рябку, попочетнее в качестве трофея будет, но рябчик – гарантированно сегодня встретится, а вот чёрный хлопотун с крыльями – навряд ли!

Петька торопливо шагал по лесной тропинке, вытоптанной многими поколениями охотников и грибников, чутко вслушиваясь в стылую утреннюю тишину сентября. Лёгкий заморозок – утренник заставлял каждую палочку, каждый сучочек под ногой стрелять пушечным выстрелом. Но Петька терпеливо, как учил его дед, ставил ногу сначала на пятку, а потом переносил всю тяжесть тела на носок, стараясь шуметь как можно меньше, памятуя о том, что в лесу надо передвигаться как можно тише, спокойнее, подстраиваясь под его, леса, внутреннюю жизнь, в ладу с ним быть, не хозяином – повелителем, а полнокровной частицей леса, его обитателем себя чувствовать, а не варваром, гостем на час.

Солнце уже поднималось над горизонтом, заставляя вездесущую осеннюю паутину блестеть серебряными нитями между деревьев, помогая Петьке обходить её, а то потом от лица не отдерёшь, до чего прилипчивая! Сосновый бор уступил место ельнику, с попадающимися группками молодых берёзок, тут начиналось самое, что ни на есть рябцовое место, и Петька напряжённо вслушивался в рассветную тишину, выдыхая клубы пара, и осторожно осматриваясь по сторонам, ожидая с минуты на минуту звука взлёта рябчика – самого желанного сейчас для него трофея.

Пррррррр – раздалось с земли метрах в десяти от Петьки, и хорошо узнаваемый силуэт птицы сероватого цвета залавировал между деревьями, часто взмахивая крыльями, собираясь сесть. По опыту зная, что вспугнутый в первый раз рябчик далеко не отлетает, а садится почти сразу же, Петька торопливо сдёрнул с плеча двустволку и взвёл левый курок. Из предыдущих поучительных охот с дедом он знал, что перед тем, как сесть, рябчик круто забирает вверх, или вправо, или влево; неопытные охотники по траектории полёта пытаются вычислить место предполагаемой посадки рябчика, начинают красться к нему, уже предвкушая добычу в своих руках, но рябчик – не так­то прост, он тоже не дурак, ему своя шкура с перьями ой как нужна, и нет ему дела до забот и чаяний охотника. Видит он крадущегося простофилю , и, когда тот, уже в отчаянии устанет внизу головой своей глупой, охотницкой мотать, вдруг срывается совсем не с того места, куда первоначально прицеливался сесть, заставляя горе­охотника в отчаянии чертыхаться и плеваться вслед – рябчик , да ещё и искусно лавирующий между деревьями – не самая лёгкая мишень, так просто в угонку не попадёшь, только зазря патрон истратишь, что в деревенских условиях – недопустимая роскошь.

Но Петька не из таковских, следуя дедову совету, он не кинулся второпях за рябчиком, хрустя ветками, а спокойно остался на месте, пытаясь высмотреть в хитросплетении ветвей, куда же свернёт хитрюга­рябчик перед посадкой, благо что тот и вправду далеко не отлетел. На небольшой полянке метрах в тридцати от Петьки стояло несколько сосен и пушистая красавица ёлочка, именно на неё и сел рябчик, издавна питающий, как известно, любовь к лесной красавице ели – из­за мохнатых ветвей, за которыми, прильнув к стволу, так хорошо получается спрятаться от охотников – простофиль.

Петька сделал несколько шагов вперёд, высмотрев в пушистых колючих ветвях ближе к вершине серый комок, похожий на рябчика, и, так и есть – комок ожил, вытянул шею в ответ на шаги охотника и издал торопливую тревожную трель, как бы дразня мальчишку – петь­петь­петь­петь! По своему охотничьему опыту зная, что этот звук означает крайнюю тревогу и предвещает скорое исчезновение рябчика в чащобе, Петька вскинул ружьё, и, прицелившись, затаил дыхание и спустил спусковой крючок – бабах!

Выстрел громом раздался в утренней тишине, оставив после себя звон в ушах и лёгкий дымок из гильзы, предусмотрительно заменённой Петей на новый патрон. Со стороны ёлки, на которой сидел рябчик, прямо с земли доносилось частое хлопанье крыльев о землю – дичь, выражаясь охотничьим языком, доходила. Петька с радостным волнением поспешил туда и увидел на земле, под елью, свой первый трофей на сегодня – красавец – рябчик, распустив крылья, лежал на земле. Его горло было обрамлено пушистыми перьями чёрного цвета, над бровями чётко выделялись полоски алого цвета, напоминая о родстве с тетеревами, вокруг него было разбросано несколько перьев, ещё несколько пушинок, плавно кружась в воздухе, опускались на землю, спеша к своему хозяину, уже в них, впрочем, не нуждавшемуся…

Петька радостно взял рябчика за лапки, потряс его вниз головой, наблюдая, как перья встопорщились, зрительно увеличивая трофей, делая добытую птицу больше, красивее, весомее. Рябчик был ещё тёплый, казалось, что он вот­вот оживёт и взлетит, и только алая капелька крови, стремительно вырастающая на конце чёрного клюва, говорила, что это не так.

Но надо было поторопиться – время утренней охоты коротко, ещё можно было успеть пройти несколько хороших мест, где точно должны были быть рябчики. Памятуя о том, что свежедобытую дичь ни в коем случае нельзя класть в целлофановый пакет, а то мясо «задохнётся», станет невкусным, Петька осторожно сунул рябчику голову под крыло и опустил его в таком виде в широкий карман, нимало не беспокоясь о том, что одежда испачкается кровью – его дело добыть, а уж остальное его не касалось!

Юный охотник вскинул ружьё на плечо и зашагал, надеясь, что удача отблагодарила его в это утро за ранний подъём ещё не полностью, что вот­вот представится возможность ещё раз потешить свою охотничью удаль, но время и расстояние шло, а рябчики всё не встречались на его тропинке, не спешили под выстрел. Отчаявшись, Петька решил прибегнуть к помощи манка, который до того бесцельно висел на шее, а теперь мог сослужить хорошую службу.

Он выбрал холмик около своей тропинки и сел на него, положив ружьё к себе на колени. Миг – и утренняя тишина была разорвана нежнейшей серебряной трелью рябчика, этой мелодичнейшей из всех песен в лесу, которая ласкает слух охотника, заставляет его сердце тревожно­радостно биться в предвкушении взлёта добычи и мгновения выстрела, того самого мгновения, которое потом долгое время будет ещё вспоминаться и переживаться охотником, смаковаться им в рассказах товарищам; того самого мгновения, ради которого идут долгие сборы, подготовка, ведение переговоров с вечно ворчащей женой, долгая езда, утомительные переходы, да и вообще весь процесс охоты!

Но свист этот исходил не из горла рябчика, а принадлежал, как уже догадался читатель, юному охотнику. Он мастерски издавал трели рябчика, и через некоторое время его терпение было вознаграждено – невдалеке от него раздался ответный свист. Воодушевившись, Петька радостно начал перекликаться с рябчиком, ликуя от того, что почти сумел обмануть осторожную птицу, настёганную охотниками в этом лесочке, который, в силу того, что находился в шаговой доступности от деревни, часто был посещаем людьми.

Но ушлый рябчик вдруг замолчал, и Петька тщетно пытался вызвать его на диалог, оппонент продолжал безмолвствовать, игнорируя все Петькины музыкальные изыски. Вдруг мальчик насторожил свой слух – с той стороны, откуда раньше отвечал замолчавший сейчас рябчик, вдруг послышалось сильное шуршание, кто­то весомый торопко передвигался по направлению к юному охотнику. Страх охватил сердце мальчика, сердце усиленно бухало в ушах, утренняя тишина то и дело прерывалась громкими звуками передвижения в лесу неизвестного зверя, который шёл в сторону Петьки.

В отчаянии мальчик сильно сжал ружьё, шаги приближались – и вдруг, прямо к Петьке по земле выбежал рябчик – это именно он, заподозрив неладное, перебегал по земле, отмалчиваясь, а задеревеневшие от утреннего заморозка листья громко шуршали под его перебежками, создавая в утренней тишине иллюзию того, что по лесу передвигается некто более крупный, чем серая птица с хохолком на голове, обманывая Петьку, вводя его в заблуждение. Тяжело было понять, кто же больше испугался в этой ситуации – мальчишка, намертво вцепившийся в ружьё, и напрочь забывший о нём, или рябчик, который, опомнившись, часто всхлопотал крыльями, взлетев с земли и усевшись на самый верх размашистой сосны, на толстый сук. Петька, опомнившись, автоматически вскинул ружьё, и, выцелив неподвижно застывший серый силуэт рябчика, выстрелил.

Сидя на земле, Петька все ещё не мог прийти в себя, он не мог поверить, что это рябчик издавал звуки шагов в лесу, он не мог осознать, что его собственное буйное мальчишечье воображение, громко шуршащие, прихваченные утренним заморозком листья и непоседа – рябчик, торопливо перебегающий по лесу, сыграли с ним злую шутку, испугали его.

Решив, что на сегодня с него хватит, Петька подобрал второго рябчика с земли, сунул его в карман и бодро зашагал домой, по пути весело свистя в манок, в надежде, что хоть один рябчик, да отзовётся и подлетит под выстрел. Но вдруг его манок, который до этого так звонко и чисто свистел, начал издавать страшно фальшивящие звуки, заставляя всех утренних птичек, проснувшихся к тому времени, замирать в ужасе, и Петька понял, что его волшебный музыкальный помощник засорился.

Найдя на тропинке чистую и сухую соломинку, он медленно шагал по тропке, сосредоточенно ковыряясь в манке, деловито прочищая его и мало обращая внимание на то, что делалось вокруг него, полностью сосредоточившись на процессе. Вдруг он поднял глаза – и похолодел – впереди него, метрах в тридцати, тропинку перебегал небольшой чёрный медведь, размером с самого Петьку. Его шерсть лоснилась в лучах солнца, прыжковые шаги были абсолютно беззвучны ( вот у кого рябчику­топтуну надо поучиться ходьбе в лесу!). Он в несколько мгновений перебежал тропинку и скрылся в зарослях молодых ёлочек, которыми густо зарастает любая тропка в лесу.

Петька подался было назад, но там, сзади, был лес, а дом – он впереди, чтобы попасть в деревню, надо пройти то место, которым только что пробежал медведь! Мальчик взвёл курок и торопливо выстрелил вверх, надеясь испугать медведя, звук хлёстко разорвал застоялую тишину. И вернул Петьку к действительности. Вставив в ружьё новый патрон, он, холодея от ужаса, торопливо пошёл вперёд, со страхом всматриваясь в то место в ельничке, где скрылся медведь, ожидая увидеть его там, коварно ждущего мальчишку, чтобы напасть на него и растерзать. Но никого не увидел и торопливо прошёл опасный участок, ежесекундно оглядываясь, ожидая нападения со спины.

Петька шёл по тропке, всё ближе подходя к деревне, вокруг ничего не изменилось, маленькие птички, уже вовсю летающие вокруг, пели своими голосами нескончаемые трели, труженик дятел пристраивал шишку на своей высокой кузнице –сушине, солнце ласково грело весь лес и его обитателей своими лучами, и ничто не напоминало о том, что только что мальчишка первый раз в своей жизни увидел медведя. При этом всё оставалось по­прежнему, мир не рухнул, медведь не напал на него, а он не застрелил его мужественно метким выстрелом – всё вокруг оставалось ровно в том же гармоничном вечном равновесии природы, как и до встречи мальчика с медведем.

Вскорости показалась и деревня, мальчик устало вошёл в дом и, поставив ружьё в чулан, лёг спать, досматривая утренние сны, осмысливая в полудрёме то, что ему довелось пережить и испытать за это утро, что накрепко впечаталось в его свежую и чистую ещё память, оставив там неизгладимый след на всю жизнь.

Это охотничье утро многое перевернуло в сознании мальчика. Он стал взрослее, мужественнее. Теперь он осознавал, что, взяв в руки ружьё, он не стал самым могущественным в лесу. Ему приходилось мириться с мыслью, что там, в лесу, постоянно живёт медведь, который, хочет того Петька или нет, будет там жить всегда – вне зависимости от желаний людей, потому что там – его дом. Сколько ещё будет таких случаев, которые отточат и закалят характер мальчика и воспитают из него настоящего охотника, не знал даже он сам...